Графиня де Монсоро. Том 2 - Страница 101

К оглавлению

101

– А почему бы и нет? Он молод, храбр. Правда, у него нет детей, но все уверены, что он может их иметь.

– Он гугенот.

– Он! Да разве он не обратился во время Варфоломеевской ночи?

– Да. Но позже он отрекся.

– Э! Монсеньер, то, что он сделал ради жизни, он сделает и ради трона.

– Значит, они думают, что я уступлю мои права без борьбы?

– Я полагаю, что они это предусмотрели.

– Я буду отчаянно сражаться.

– Этим вы их не напугаете. Они старые вояки.

– Я встану во главе Лиги.

– Они ее душа.

– Я объединюсь с моим братом.

– Ваш брат будет мертв.

– Я призову на помощь королей Европы.

– Короли Европы охотно вступят в войну с королями, но они дважды подумают, прежде чем вступить в войну с народом.

– Почему с народом?

– Разумеется. Господа Гизы готовы на все, даже на созыв штатов, даже на провозглашение республики.

Франсуа стиснул руки в невыразимой тоске. Монсоро со своими столь исчерпывающими ответами был страшен.

– Республики? – прошептал принц.

– О! Господи боже мой! Да, как в Швейцарии, как в Генуе, как в Венеции.

– Но я и мои сторонники, мы не потерпим, чтобы из Франции сделали республику.

– Ваши сторонники? – переспросил Монсоро. – Ах! Монсеньер, вы были так ко всему равнодушны, так чужды всего земного, что, даю слово, сегодня у вас остались только два сторонника – господин де Бюсси и я.

Герцог не мог подавить мрачной улыбки.

– Значит, я связан по рукам и ногам, – сказал он.

– Похоже на то, монсеньер.

– Тогда какой им смысл иметь со мной дело, если я, как вы утверждаете, лишен всякого могущества?

– Я имел в виду, монсеньер, что вы бессильны без господ Гизов, но вместе с ними всесильны.

– Я всесилен вместе с ними?

– Да. Скажите слово, и вы – король.

Герцог в страшном волнении поднялся и заходил по кабинету, комкая все, что попадалось ему под руку: занавеси, портьеры, скатерти. Наконец он остановился перед Монсоро.

– Ты был прав, граф, когда сказал, что у меня остались только два друга: ты и Бюсси.

Он произнес эти слова с приветливой улыбкой, которой уже успел заменить выражение гнева на своем бледном лице.

– Итак? – спросил Монсоро с глазами, горящими радостью.

– Итак, мой верный слуга, – ответил принц, – говорите, я слушаю.

– Вы мне приказываете, монсеньер?

– Да.

– Так вот, монсеньер, вот, в двух словах, весь план. Герцог побледнел, но остановился, чтобы выслушать. Граф продолжал:

– Через восемь дней праздник святых даров, не правда ли, монсеньер?

– Да.

– Для этого святого дня король уже давно замыслил устроить торжественное шествие к главным монастырям Парижа.

– Да, у него в обычае устраивать каждый год такие шествия ради этого праздника.

– И как ваше высочество помнит, при короле в этот день нет охраны, или, вернее, охрана остается за дверями монастыря. В каждом монастыре король останавливается возле алтаря, опускается на колени и читает по пять раз «Pater» и «Ave», да еще добавляет сверх того семь покаянных псалмов.

– Все это мне известно.

– Среди прочих монастырей он посетит и аббатство святой Женевьевы.

– Бесспорно.

– Но поскольку перед монастырем накануне ночью случится нечто непредвиденное…

– Непредвиденное?

– Да. Лопнет сточная труба.

– И что?

– Алтарь нельзя будет поставить снаружи – под портиком, и его поместят внутри – во дворе.

– Ну и?

– Погодите. Король войдет, с ним вместе войдут четверо или пятеро из свиты. Но за королем и этими четверыми или пятерыми двери закроют.

– И тогда?

– И тогда… – ответил Монсоро. – Ваше высочество уже знакомы с монахами, которые будут принимать его величество в аббатстве.

– Это будут те же самые?

– Вот именно. Те же самые, которые были там при миропомазании вашего высочества.

– И они осмелятся поднять руки на помазанника божьего?

– О! Только для того, чтобы постричь его, вот и все. Вы же знаете это четверостишие:


Из трех корон ты сдуру

Лишился уже одной.

Час близок – лишишься второй,

Вместо третьей получишь тонзуру.


– И они посмеют это сделать? – вскричал герцог с алчно горящим взором. – Они прикоснутся к голове короля?

– О! К тому времени он уже не будет королем.

– Каким образом?

– Вам не приходилось слышать о некоем брате из монастыря святой Женевьевы, святом человеке, который произносит речи в ожидании той поры, когда он начнет творить чудеса?

– О брате Горанфло?

– О нем самом.

– Это тот, который хотел проповедовать Лигу с аркебузой на плече?

– Тот самый.

– Ну и вот, короля отведут в его келью. Наш монах обещал, что, как только король окажется там, он заставит его подписать отречение. После того как король отречется, войдет госпожа де Монпансье с ножницами в руках. Ножницы уже куплены, и госпожа де Монпансье носит их на поясе. Это прелестные ножницы из чистого золота, с восхитительной резьбой: кесарю – кесарево.

Франсуа молчал. Зрачки его лживых глаз расширились, как у кошки, которая подстерегает в темноте свею добычу.

– Дальнейшее вам попятно, монсеньер, – продолжал граф. – Народу объявят, что король, испытав святое раскаяние в своих заблуждениях, дал обет навсегда остаться в монастыре. На случай, если кто-нибудь усомнится в том, что король действительно дал такой обет, у герцога до Гиза есть армия, у господина кардинала – церковь, а у господина Майеннского – буржуазия; располагая этими тремя силами, можно заставить народ поверить почти во все, что угодно.

101